Хозяйка розария - Страница 102

102

— О нет! — в ужасе воскликнула Франка.

Хелин многозначительно кивнула, и Франке вдруг показалось, что ее собеседница не очень печалилась по этому поводу. От этой мысли ей стало страшно. Надо остеречься, подумала она, чтобы без предубеждения относиться к Хелин.

— Как умерли ее родители?

— Отец погиб в 1941 году во время бомбежки. Его тело извлекли из-под развалин учреждения, где он работал ночным сторожем. После этого мать впала в тяжелейшую депрессию. Она ушла из дома своей сестры и с тех пор жила в восточном Лондоне в совершенно асоциальных условиях. Она ничего не знала о судьбе единственного ребенка и, к тому же, потеряла мужа. Соседи рассказали Беатрис, что она пила, чтобы заглушить боль, ее часто видели на улице пьяной уже в девять утра. В конце 1944 года она много выпила, а потом отравилась снотворными таблетками, — Хелин тяжело вздохнула. — Ужасная трагедия. В возрасте шестнадцати лет Беатрис осталась круглой сиротой. У нее осталась только я.

— Трагедия, в которой виноваты нацисты, — напомнила ей Франка. — Если бы они не оккупировали Гернси, то семья продолжала бы жить мирно и счастливо. У Беатрис не было из-за этого проблем? Я имею в виду проблем с вами, как с одной из тех… кто принадлежал к врагам?

По выражению лица Хелин было видно, что Франка коснулась больного места, но Хелин быстро оправилась и взяла себя в руки.

— Нет, — холодно ответила она. — Такой проблемы у нее не было. Я была ее лучшей подругой, ее приемной матерью, ее защитницей. Она знала, что я никогда не отождествляла себя с идеологией нацизма. Она умела отделять мух от котлет.

Франка решила не развивать дальше эту тему. Хелин очень четко изложила свою правду, и в этом уже ничего нельзя было изменить. Наверное, нет смысла пытаться изменить образ мыслей восьмидесятилетней женщины.

— Так кто же отец Алана? — спросила Франка, вернувшись к началу разговора.

— Один француз. Жюльен. Во время войны он работал у нас.

— Жюльен? Она снова с ним встретилась?

— Вы о нем знаете? — изумленно спросила Хелин.

Франка не знала, что именно известно Хелин, и, поэтому она уклончиво ответила:

— Беатрис несколько раз упоминала о нем.

На лице Хелин отразилось недовольство. Она с удовольствием бы осталась единственной наперсницей Беатрис.

— У нее с Жюльеном был во время войны роман, — сказала она, снова перейдя на шепот. — Это была неприятная история, в которую она меня тогда, к сожалению, не посвятила. Я бы могла ей помочь. Но ладно, после войны Жюльен уехал во Францию, Беатрис — в Англию, и они не общались, как мне кажется, несколько лет. В то лето, в 1956 году, они случайно встретились здесь, на острове. Жюльен приехал с женой, чтобы познакомить ее со своим прошлым, но, видимо, не рассчитывал, что неожиданно столкнется с Беатрис. Старые чувства вспыхнули с новой силой. Да, это был очень романтический момент… Как бы то ни было, они начали встречаться, и Беатрис до конца лета так и не нашла покупателя, да, к тому же еще и забеременела.

— Она рассказывала вам об этом?

— Нет, но я все поняла из отношений. Когда же родился ребенок, я смогла сложить два и два. Отцом его мог быть только Жюльен.

— Что было потом? — спросила Франка после долгой паузы.

— А потом, — ответила Хелин, — я поехала к Фредерику Шэю и все ему рассказала.

Тиканье кухонных часов внезапно оглушило Франку. Ей показалось, что она ослышалась.

— Что, что? — спросила она наконец.

— Брак с Фредериком Шэем был расторгнут, — невозмутимо произнесла Хелин, — и Беатрис с ребенком вернулись ко мне.

Вечером снова позвонил Михаэль и поинтересовался, когда Франка думает вернуться домой. Франка ответила, что не знает.

— Из каких, собственно говоря, средств ты собираешься оплачивать свою авантюру? — ледяным тоном спросил Михаэль.

— У нас есть счет в местном банке, — напомнила ему Франка.

— У нас? Это у меня есть счет. Ты должна раз и навсегда уяснить, что это мои деньги!

— У меня есть доверенность на распоряжение счетом. Много лет ты считал, что я вполне способна сюда ездить и для тебя…

— Господи, такие вещи не обсуждаются по телефону, — зашипел Михаэль, — ты, кажется, и в самом деле ни о чем не догадываешься!

— Я знаю. Ты объясняешь это мне ежедневно на протяжении уже почти десяти лет.

— Наверное, потому, что это действительно так.

Она с трудом удержалась от того, чтобы положить трубку. Но нельзя же каждый раз так заканчивать разговор.

— Почему бы нам на некоторое время не воздержаться от телефонных разговоров? — предложила она. — Позволь мне решить, как жить дальше, а за это время ты и сам сможешь подумать, что делать дальше тебе. Нам обоим нужно для этого время.

— Не вижу такой необходимости. Прежде всего, нет никакого смысла обдумывать то, о чем мы не можем друг с другом поговорить. Это ни к чему не приведет.

— Михаэль, — сказала Франка, — у тебя есть любовница. Ты должен сам, без меня, решить, нужна она тебе или нет. Не надо об этом со мной разговаривать, я ничем не смогу тебе помочь.

— Ага, ты хочешь жить на Гернси и тратить мои деньги до тех пор, пока я с покаянием не вернусь к тебе?

«Какой же он мерзкий», — подумала Франка почти с состраданием.

— Я не думаю, что я здесь напрасно трачу наши деньги, — строго сказала она, — и речь идет не о том, чтобы ты, каясь, вернулся ко мне. Речь идет о том, чтобы ты принял решение. Каким бы оно ни оказалось — ты должен его принять.

— Ты говоришь, как школьный завуч, — раздраженно сказал Михаэль и на этот раз сам, не прощаясь, положил трубку.

102